— Драная во все щели дура! — скручивает ей за спину руки Стилет, вырывая кинжалы. — Сучка ненормальная!

Херус размахивается тыльной стороной ладони, чтобы вмазать ей пощёчину, но... Киса изворачивается, как настоящая, мать её, кошка. Опускает голову вниз так, что удар проходится выше и достаётся Стилету.

— Мать твою куриную, — орёт он. — Смотри куда граблями машешь! Девка, успокойся, пока я тебе пузо не вспорол и своих святых дел туда не наделал!

Едрить, что творится! Хаос! Анархия!

Киса брыкается так, что на меня уже никто не обращает внимания. Изворачивается, прыгает, кусается. Мужики пытаются её скрутить, но она юркая, как угорь. Умудряется выхватить кинжал и метнуть. Правда промахивается — далеко в сторону от меня. Но это не мешает мне перетрухать. Вот примерно в такие моменты моя жизнь когда-нибудь и оборвётся. Шальной стрелой или Кисой. Я, конечно, догадывался, что она истеричка, но чтобы настолько?! Вот поэтому я не очень люблю вести дела с женщинами. Они слишком непредсказуемые и эмоциональные.

Наконец, бой не на жизнь, а на смерть, между шестью мужиками и одной ненормальной, заканчивается. Киса без последствия не остаётся. По ней хорошенько прошлись дубинкой. Бровь разбита, порез на шее — видимо, кто-то приложил ей к глотке кинжал, но убивать не решился.

Ей связывают руки и ноги, усаживают у костра, подальше от меня и поближе к Стилету.

— Тупорылая баба! — беснуется он. — Не стоила бы ты троих моих увальней, давно бы пустил по кругу! Меня давно парни просят, дрянь такую, на место поставить! Срал я тебе на сиськи! На кой хер ты это делаешь, дура?! Он нам нужен! Нужен! Что тебе непонятно?! Вот получим за него серебро, тогда можешь делать че хочешь! Тьфу ты!

Стилет оборачивается на меня. Быстро опускаю голову.

— Ты живой там, сопляк? Стручок не отбило?

— Ж... жи... вой...

— Громче!

— Живо-о-ой!

— Жаль.

Стилет отрывает от кабана смачный кусок, жуёт. Живот предательски улавливает мясной аромат, бурчит.

— Сыровато ещё... — морщится он.

Голой рукой Стилет срывает опалённую шкуру, выламывает кабанье ребро с не самым приятным звуком. Кидает мне кость почти без мяса.

— Жри! Потом не говори папане, что мы тебя, бедолагу тощего, с голоду морили...

Мужики ржут с шутки, как ненормальные. Ещё бы. Как собачке мне кость в ноги швырнули. И ведь понимают, что я связанным до нее не дотянусь. По крайней мере... руками.

Киса сверлит меня взглядом сатаны, с ненавистью кусая себя за и без того опухшую губу. Если я что-то понимаю в женщинах, то эта точно на меня ОЧЕНЬ СИЛЬНО обиделась.

...Проходит не более часа. Поддатые мужики сожрали всего кабана и выдули как минимум по два литра своего вонючего пойла. Связанную Кису никто не трогал, что меня сильно расстраивает. Уж лучше бы она отбивалась от своих, чем всё время пялилась в мою сторону недобрым взглядом.

Я не выдерживаю соблазна, поднимаю голову, смотрю ей в глаза и подмигиваю.

Ого, вот её колбасит. Исходит такой бранью, что мужики открывают рты в непонимании, чего это она дьявола призывает:

— Он надо мной издевается! Вы гляньте на него! Он смеётся надо мной!

Мужики оборачиваются на меня. Я, разумеется, хныкаю и ною, показывая, как мне страшно и грустно.

— Сдурела баба... — качает головой Стилет. — Шмыг, присмотри-ка за ней, чтобы не шалила.

Потирающий себе пах побитый парень довольно улыбается, недобро смотрит на Кису:

— О, да-а-а, старшой, присмотрю...

Стилет вгрызается в остатки мяса на кости, чавкает:

— Тебе, малец, надо... объяснять, что трахать ее... нельзя? Она мне столько... серебра принесла, сколько ты... в жизни не видел.

— Да ты чего, старшой. Обижаешь...

— Вот и славно. Уж тебя-то, сопляка, я порежу, не пёрнув. Ты, не то, что троих мужиков, одного яйца беличьего не стоишь.

Повеселевшие мужики ржут, схватившись за пузо. Не смешно только Шмыгу, Кисе и мне.

Хотя... мне тоже немного смешно. Потому что никто в пьяном и злобном угаре не заметил, что кость, которую мне швырнули, пропала, и сейчас сжата в моей руке за спиной. Уже добрых полчаса я пытаюсь перерезать ею верёвки...

Глава 4

Пилить свиной костью крепкие верёвки — дело непростое. Ощущение, что я больше затачиваю её о путы, чем освобождаюсь. Особенно сложно, когда ты толстый, связанный, и под пристальным присмотром. Правда, бандиты знатно наклюкались, празднуя скорое богатство. Это сильно ускорило процесс.

Сначала утырки болтали о своих недавних вылазках, от которых у меня уши вяли. Грабёж, убийства, воровство — для них это обычное ремесло. Жирный купец везёт товар по тракту? Убить, товар конфисковать, лошадей сожрать или продать за копейки. Рыбаки, мирно рыбачащие на озере? Избить, сети забрать, рыбу сожрать или продать за копейки.

Никакой бандитской романтики. Обычные головорезы и просто придурки. Хотя Херус немного повздыхал, что мечтает когда-нибудь сойти с большой дороги коз пасти, а может и грехи перед каким-то Первозданным замолить. Мужики над ним поржали, но тоже призадумались. Не проникся только молодой Шмыг, хвастаясь как он в одиночку справился с семейкой стариков, выкрал у них топор и продал за целый золотой на рынке. Стариков, разумеется, зарубил этим же топором, предварительно пустив вразнос их внучку во всех смыслах этого слова. Выродок, что сказать. Никогда не понимал бессмысленную жестокость. Даже его «коллеги по ремеслу» воротили нос от таких сомнительных подвигов со стариками и малолетками.

Бандиты обсуждали свои «подвиги» с таким весельем, что я уже несколько раз представлял, как загоняю свиные кости им в шеи. Так, «по приколу». Для меня убивать не в новинку. В моём «ремесле» такое случалось. По первости, когда я только начинал барыжить ценными и нелегальными «предметами искусства», столкнулся с одним конкурентом в татухах. Мерзкий и гнилой тип, что и придало мне уверенности. Тогда я ещё считал себя крутым и безбашенным. Мол, подумаешь одним уродом на свете меньше. А потом месяц мучился кошмарами... Оказывается, убивать непросто. По крайней мере, тем, кто считает себя человеком, а не таким, как эти отбросы.

И вот сейчас они спят. Даже Киса разложилась со связанными руками и ногами прямо на сухом от жара костра мхе. Последним уснул Шмыг. Он долго сидел рядом с Кисой, сжав челюсть и потирая отбитый пах. С каждым глотком бухла он позволял себе всё более и более уверенные шуточки в её сторону, но девушка не обращала на него внимания, что только выбешивало парня.

Холодно... Как же, мать твою, холодно. Жар костра не сильно спасает — слишком я далеко от него. Но сейчас важнее то, что впервые за долгое время, я чувствую, как верёвка поддаётся. Лениво, но она расходится по волокнам...

Не просто так я прикидывался сыкунишкой, а не наглым мачо, за которым нужен глаз да глаз. Бандиты видели во мне тряпку, жирного голубокрового, ленивого, беспомощного, боявшегося дышать и смотреть им в глаза... У меня уже затекла шея «испуганно» пялиться в землю. Но именно это мне было и надо. Возможно, поэтому они расслабились и позволили себе нажраться и сейчас спокойно спят. Даже Херус, которого поставили в караул на случай возвращения колдуна, храпит в пьянющем угаре. Профессионалы, что ещё сказать.

Но всё это время, я тратил время не только на выпиливание верёвки. Я ещё и слушал. Каждое слово, слетавшее с пьяного языка...

Во-первых, я не сразу сообразил, что все тут говорят на непонятном для меня языке, хотя я его понимаю. Вот такая вот тарабарщина. Я чуть не сломал себе мозг от осознания этого. Пришлось просто смириться. Во-вторых, я не сразу разобрался в некоторых местных измерениях. Время, расстояние, вес, стороны света... Никакого тебе часа и секунды, грамма и килограмма, привычного запада-востока. Всё переиначено под местный диалект. Понадобилось время, чтобы додумать, о чём говорят бандиты и для себя «перепонять» всё на привычные вещи. Главное, что методом аналогий я во всём разобрался и осознал, что, по сути, тут всё работает так же, как и на Земле. Мой мозг как-то «перепрограммировался» и теперь я слышу знакомые «часы», «метры», «запад и восток».